05/06/2017 Новости РАН
Михаил Садовский: ФАНО не понимает, что чисто административными методами ничего не добиться
331 РАН ФАНО ИЯФ СО РАН Реформа РАН Аналитика Интервью При нормальном развитии науки реструктуризация научных исследований — процесс естественный, эволюционный. Административный раж ФАНО, основанный на волюнтаризме чиновников, будет лишь способствовать деградации фундаментальной науки в России.
Как преобразовать фундаментальную науку в России — письмо с такими предложенияминаправил в апреле в подведомственные организации начальник управления ФАНО по координации и обеспечению деятельности организаций в сфере науки Михаил Романовский. Мы попросили прокомментировать документ известного физика, заведующего лабораторией теоретической физики Института электрофизики УрО РАН академика Михаила Садовского. По его оценке, предложения вызывают серьезные опасения.
— Чем документ опасен, Михаил Виссарионович?— Это не сочинение на свободную тему, а мысли руководящего работника ФАНО, и они отражают задумки этого ведомства по дальнейшей замене руководства наукой со стороны Академии руководством со стороны чиновников. Михаил Романовский использует военно-полевую терминологию, а суть его идей — построить всех ученых и заставить выполнять боевой приказ. Товарищ не понимает, что наука развивается не по военным правилам, а управление в таком стиле обречено на провал.
Рассуждая о способах управления фундаментальной наукой, он вспоминает написанный в начале ХХ века знаменитый список задач математика Давида Гильберта. И говорит: так и надо действовать — создать списки фундаментальных проблем, подлежащих решению, и кавалеристской атакой эти проблемы решить. Но так не делается нигде и никогда.
О выборе
— Возможно ли в принципе в фундаментальной науке искусственное сужение направлений поиска и не приведет ли это к тому, что за бортом окажутся потенциально прорывные?— Великий Гильберт перечислил ряд нерешенных задач, но страшно представить, что математики ХХ и XXI веков побросали бы свои исследования и взялись за решение только его задач. Не все задачи списка даже сейчас решены, решение каждой становится событием. Но развитие математики уже больше века идет вовсе не по тем «планам». Я не математик, но назову кое-что, Гильберту просто не известное: создание математики, связанной с методами Монте-Карло; многие вопросы функционального анализа, такие как функциональные интегралы, которые давно и широко применяются в физике; теория обобщенных функций; вся математика, связанная с созданием архитектуры современных компьютеров (она началась с фон Неймана и развивается по сей день)…
Если бы и Эйнштейн век назад написал список важнейших физических задач — это был бы интересный список, но физика развивалась бы не по нему. Эйнштейн, например, считал квантовую механику неким неполным описанием природы, однако более 90% успехов современной физики связано с развитием именно квантовой механики и квантовой теории поля. Даже для гения всех времен и народов проблематично предсказать развитие науки, причем не то что на столетие, но и на пять лет.
Цитаты из Письма:
Виталий Лазаревич Гинзбург, великий человек, накануне 70-х опубликовал в «Успехах физических наук» статью о том, какие проблемы физики и астрофизики наиболее интересны. Я читал эту статью с увлечением, и не раз: Гинзбург все написал правильно. Но современная физика далее развивалась далеко не всегда по этому списку…Как же так: начальник управления ФАНО «по координации и обеспечению деятельности организаций в сфере науки» не знает, что фундаментальная наука практически не поддается планированию, что в ней возникают задачи, о которых буквально вчера люди и помыслить не могли…
— Зато он точно знает, например, что должны быть назначены конкретные исполнители запланированных фундаментальных работ. Предлагаемый инструментарий реорганизации, по терминологии автора, фронта исследований в принципе во многом опирается на оценочность.— Да, в создании ориентиров для фундаментальных научных исследований предлагается в частности ликвидировать дублирование работ. Приведу пример, близкий мне как специалисту по высокотемпературной сверхпроводимости. По этой теме у нас в стране работают разные группы исследователей: в Красноярске, Екатеринбурге, Казани, немного их, к сожалению, осталось в Москве. Да, они все занимаются одной проблемой, но подходы и идеи у них разные, и никто не знает, кто в какой момент достигнет наибольшего успеха. По Романовскому, их надо все или объединить и поставить над ними одного начальника, или ликвидировать. Голубая мечта бюрократа.
Цитаты из Письма:
Следующий момент: институтам придется сократить все «непрофильные научные исследования». Прокомментирую снова на своем примере. 30 лет назад, когда состоялось открытие высокотемпературной сверхпроводимости в оксидах меди, в науке произошел невероятный бум, и директор только что организованного Института электрофизики УрО РАН Геннадий Месяц решил тогда развивать эти исследования. Десятилетия прошли — и что? Экспериментальные исследования по этой теме в институте закончились, причем довольно давно и по разным причинам, в основном экономического характера. Однако моя теоретическая группа, созданная тогда по инициативе Месяца, все 30 лет работает, причем является, скажу без ложной скромности, одной из лучших в этой области в России, хорошо известна и за рубежом. Так исторически сложилось в нашем институте: теоретическая деятельность по сверхпроводимости не имеет прямого отношения к основному направлению — импульсной электрофизике. Но и в страшном сне не могу представить, чтобы нас в приказном порядке «пришили» к какой-то «головной» организации. Да и где найти такую в нынешнем кризисном состоянии российской науки?
У Романовского прямо говорится: ежели у института есть некое «основное» направление, то все остальное надо отрубить, перестать финансировать. Разумеется, ни к чему, кроме дальнейшей деградации науки в России, это не приведет.
Вот пример на эту тему из истории прошлого века. В Институте физических проблем Петр Леонидович Капица открыл сверхтекучесть гелия и, поскольку считал, что Лев Давидович Ландау может построить теорию этого явления, создал в Институте теоретическую группу. Ландау действительно построил такую теорию, но группа продолжала работать, из нее возникла знаменитая школа Ландау. И ее деятельность уже далеко не всегда имела прямое отношение к физике низких температур, чем в основном занимался Институт. Например, группа Ландау вела фундаментальные исследования в области квантовой теории поля. По логике начальника управления ФАНО по координации и обеспечению деятельности организаций в сфере науки, таких надо просто гнать.
В жизни бывает как раз наоборот: там, где все занимаются только по «профилю», ничего нового, как правило, не возникает. И вдруг появляется некая точка сингулярности, человек говорит — мне не интересно, чем вы все вокруг занимаетесь, я придумал кое-что и убежден, что заниматься надо именно этим. Причем необязательно, одобрит ли такое решение даже руководство его института — примеров таких сколько угодно. Кстати, работы школы Ландау по квантовой теории поля сохранили значение до нашего времени и затрагивают наиболее глубинные вопросы этой теории.
С научных сотрудников требуют из ФАНО планы на будущий год и даже на много лет вперед. А я не знаю, что буду делать даже через три месяца: в моей жизни бывало, когда приходилось резко менять область занятий в связи с новыми экспериментальными открытиями.Цитаты из Письма:
Прямо-таки веет от «труда» Михаила Романовского непониманием того простого факта, что фундаментальная наука — система саморазвивающаяся, причем безотносительно приказов вышестоящего начальства. По нему, нам только «фельдфебеля в Вольтеры» не хватает: создать списки задач, назначить головные организации и начальников, каждому раздать по направлению — и исполнять!
Об оценке и результативности
— Слово «оптимизация» в последнее время изменило смысл: вместо выбора лучшего варианта для достижения наибольшей эффективности оно означает теперь «сокращение». Необходимость оптимизации автор письма обосновывает наличием ««балласта» сотрудников, которые или ничего не делают, или занимаются ерундой».
— Это любимый миф журналистов, нападающих на науку, есть он и у Михаила Романовского. Я полвека в Академии наук, работал в трех институтах, а бывал в очень многих — большого количества бездельников или людей, занимающихся «ерундой», за эти годы как-то не встречал. Есть люди, работающие лучше, есть хуже. Один и тот же человек может в какие-то периоды работать хорошо, а в какие-то у него спад, ничего не получается. Но бывает, что только впоследствии выясняется, занимался человек «ерундой» или «не ерундой». А ранее — не определить, и не только по формальным критериям, но и пресловутой экспертной оценкой.
Еще в советское время я, будучи аспирантом в теоротделе ФИАН, стал свидетелем поучительной истории: тогда регулярно проводились «плановые» сокращения — каждая лаборатория должна была сократить такой-то процент ставок. Ученый совет нашего отдела судил-рядил, а нужно было сократить доктора наук, и в конце концов определил: это Юрий Абрамович Гольфанд, человек, занимающийся «непонятно чем». В итоге он долго не работал, потом эмигрировал, вскорости умер. А через несколько лет выяснилось: Гольфанд занимался тем, что сегодня называется «суперсимметрия в теории элементарных частиц». То есть уволенный как малоценный сотрудник в реальности оказался основателем огромного научного направления, ссылка на него в любой статье или монографии по суперсимметрии — сейчас первая. А ведь сокращали его, как занимающегося непрофильными делами, люди неглупые, более того — мудрые.
— Кстати, об экспертной оценке. Мерять результативность игроков на фундаментальном научном поле снова предлагается только количественно: сравнением числа публикаций в зарубежных журналах.— Сегодня из ФАНО идут рапорты наверх — в российской фундаментальной науке все улучшается, потому что число публикаций растет. И это еще одно свидетельство непонимания чиновниками специфики академической науки. Помнится, я еще будучи школьником старших классов понимал: ни отдельного ученого, ни институт, ни науку в целом нельзя характеризовать числом публикаций. Есть те, у кого мало публикаций, но это великие ученые, а есть те, у кого их сотни — но они как ученые почти ничто. Типичный российский доктор наук к пенсии имеет 150 — 200 публикаций, а у Ландау их было всего примерно 90. У великого физика-теоретика Фейнмана вообще всего около полусотни работ за всю жизнь. Наука — предмет сложный, и характеризовать его сложно.
О причинах и перспективах
— Начинается письмо, однако, с верной посылки: уровень российской науки падает, все меньше в кулуарах конференций слышен русский язык…— Свидетельствую: с русским там все в порядке, он даже стал практически вторым разговорным языком. Но это, увы, есть прямой результат реформ российской науки. Потому что говорят на нем представители не России, а российской научной диаспоры в западных странах.
Да, мы уже давно не являемся доминирующими фигурами на международных мероприятиях. В советское время выехать было очень сложно, но нас встречали с распростертыми объятиями. Теперь на международных форумах нас никто не ждет, мы играем даже не второстепенную, а третьестепенную роль. А причина проста: не попадают наши исследователи на международные конференции потому, что банально нет денег — ни у людей, ни у институтов. И не только на поездки. Более важно, что нет денег на исследования. Ничего более кошмарного нельзя себе представить. Из примерно полутора десятков центров нейтронных исследований, что были в СССР, сейчас остались три: в Дубне, в Гатчине да у нас под Екатеринбургом, и тот дышит на ладан. Все институты Академии в совокупности уже четверть века финансируются как один заштатный американский университет — этот факт хорошо известен. Почти 90% бюджета институтов РАН идет на зарплату. А как быть с установками, оборудованием, реактивами, с затратами на эксперименты, на экспедиции и т.д. и т.п. — работать-то на что?
Цитаты из Письма:
Начальник управления ФАНО по координации и обеспечению деятельности организаций в сфере науки пишет, что в естественных науках самым опасным является свертывание экспериментальной деятельности, эксперименты имеют заказной прикладной характер. А почему они носят такой характер? Да просто денег нет на проведение экспериментов, нет оборудования: академический институт без финансирования находится в аховом состоянии. Естественно, люди делают то, что можно, а это далеко не всегда то, что нужно.
Неудивительно поэтому, что наука деградирует, что есть проблемы с привлечением молодежи, что в обществе занятие наукой считается непрестижным, а ученые —несчастными бедными людьми.
— При этом акцент в письме сделан на программах класса megascience, программы президиума РАН отнесены к «средней» науке, а программ отделений РАН может не остаться вовсе.— Развитие экспериментов класса megascience (это крупные установки, международные исследовательские комплексы), конечно, важно, кто бы отрицал… Вот только российский опыт здесь печальный, ибо отсутствует то самое финансирование. В письме упоминается проект Курчатовского института, перехваченный у РАН: создание реактора ПИК в Петербургском институте ядерной физики (ПИЯФ). Строительство ПИК (этот аббревиатура от заглавных букв фамилий разработчиков Юрия Петрова и Кира Коноплева) было начато в 1975 году. В 1979 году я был на конференции в ПИЯФ и впервые услышал «теорему Петрова»: в каждый данный год до запуска реактора ПИК остается еще пять лет. Эта теорема работала тогда, работает и сейчас: по устойчивости прогноза это превосходит знаменитый закон Мура в микроэлектронике…
Дай Бог, конечно, чтобы реактор ПИК и другие установки megascience заработали. Но их создание требует огромных средств. И в условиях незначительного финансирования российской науки в целом тут есть нечто неправильное: деньги отвлекаются от нормальной науки, которая не требует таких больших расходов. Несколько экспериментов или таких установок не поднимут российскую науку, а ее надо поднимать на всех направлениях. Ничего этого не происходит.
Кстати, похожие постоянные разговоры в ФАНО, мол, за счет мегагрантов можно вернуть часть нашей диаспоры, — также не просто наивные надежды, а глубокое заблуждение. Вернуть можно, но лишь некоторых из тех, кто становятся там сейчас заслуженными пенсионерами. Это что, способ справиться с проблемами российской науки?
— Отсутствие денег предлагается компенсировать организационными решениями.— На самую «блестящую» идею — создание аутсорсинговой компании, обслуживающей институты, — ответом может быть только хохот. Я работал в двух очень больших институтах и одном компактном (200 сотрудников), разница — небо и земля. Купить мышку, или картриджи для принтера, или бумагу — в большом институте займет недели (если не месяцы) прохождения бумажек с учетом правил бухгалтерии и отделов снабжения. В маленьком институте — минутное дело. Про аутсорсинговую компанию, снабжающую сразу несколько институтов, — даже страшно подумать. Товарищ Романовский этого не понимает. Он упирает на другое: сокращение административно-управленческого персонала, оптимизация состава институтов будут способствовать процессу реструктуризации.
— Про реструктуризацию сказано и написано уже немало (см., например, «Когда два плюс два меньше четырех», «Э-У» №1-3 от 19 декабря 2016).— Да, ученые критиковали ее нещадно и многократно. В ФАНО затеяли и проталкивают эту безумную программу, думают, что получат хороший результат. Не получат. Считал и считаю, что оптимальная численность для научно-исследовательского института — 200-300 человек, в этом случае нормально работают все: и научные сотрудники, и административно-управленческий персонал, и службы. Как только численность растет, все становится очень грустным.
Важно: в ФАНО почему-то игнорируют тот факт, что реструктуризация научных исследований при нормальном развитии науки шла во все времена. Институты и лаборатории открывались и закрывались. Как и научные направления. Это естественный эволюционный процесс, и административный раж тут не в помощь.
— Чего ждать?— По прочтении этого письма пессимизм только возрастает. Возьмем пассаж: наука XXI века должна делаться в зданиях XXI, а не XX или XIX века… Большинство ученых изначально предупреждали: реформа затеяна, чтобы «избавить» Академию наук от «ненужной» ей собственности в центре Москвы и Санкт-Петербурга. Реформаторы до сих пор открещивались, а теперь Михаил Романовский прямо это подтверждает. Что сделают с историческими зданиями в центре столиц, все прекрасно понимают. А науку с Ленинского проспекта Москвы и со стрелки Васильевского острова Санкт-Петербурга вышлют куда подальше.
Цитаты из Письма:
В ФАНО не понимают, что чисто административными методами ничего добиться не удастся. Исследователи ищут то, что считают нужным, и на этом пути иногда получают замечательные результаты. А когда сверху говорят: вы неправильно живете, а мы знаем, как надо — на ум приходит строка Галича: «Бойтесь того, кто знает как надо».
То, что делается под флагом реформы науки, выглядит вредительством. Намеренным или от недомыслия — не столь важно. Термин этот имеет в нашей истории печальную репутацию, но его трудно отогнать: дело идет к деградации и даже к полной ликвидации фундаментальной науки в России. И этот путь не столь уж долог.
Шаракшанэ Сергей
