16/02/2017
Максим Тимофеев: спирогира покажется нам мелким пустяком по сравнению со строительством ГЭС на Селенге
444 СО РАН ЛИН СО РАН РАН Минприроды Байкал Науки о жизни Науки о Земле Иркутская область Байкал продолжает оставаться в центре внимания общественности в связи с перспективой строительства ГЭС на его главном притоке — реке Селенге, которое планируется в Монголии.
О возможных последствиях появления гидроузлов, а также о других проблемах крупнейшего пресного озера планеты в интервью "Интерфакс-Сибирь" рассказал директор НИИ биологии Иркутского государственного университета, профессор Максим Тимофеев.
Максим Анатольевич, одна из самых актуальных для Байкала тем сегодня — это возможное строительство гидроэлектростанций на притоках Селенги в Монголии. Сейчас Иркутский научный центр СО РАН по заказу Минприроды России проводит оценку возможного воздействия. Вы входите в состав рабочей группы, на совещании которой в январе высказали мнение о краткосрочных воздействиях, которые мы увидим сразу, как только водохранилища ГЭС начнут заполняться. Так что же это будут за воздействия?
— Коллеги из Иркутского научного центра и института природопользования Бурятии занялись масштабными вещами — оценкой предполагаемого влияния строительства ГЭС на экосистему Байкала. И к настоящему времени пришли к выводу, что, несмотря на то, что долгосрочные последствия предсказывать крайне сложно, не менее 65% из них будут иметь негативный характер. Кстати, мое субъективное мнение, что 65% — это очень заниженная оценка, негативные последствия будут выражены в существенно большей степени.
Институт биологии ИГУ, который я представлял на совещании, обратил внимание на краткосрочные проблемы, так сказать на ближнюю перспективу, которую мы увидим сразу же после строительства плотин ГЭС. Одна из них — масштабная водная эрозия почвы при заполнении водохранилищ. Проще говоря, задерживаемая вода будет размывать почвенный слой и уносить его вниз по течению — в Селенгу.
Что в это время будет твориться с Байкалом — это отдельный вопрос, поскольку именно Селенга дает почти половину общего стока в озеро. Дельта Селенги уже и так работает на пределе возможностей, поэтому задержать все она не сможет. Почва, а вместе с ней и биогенные вещества будут поступать в озеро в огромном количестве. Результатом будет понижение качества воды — повысится мутность, увеличится насыщенность биогенами. Начнут интенсивно размножаться различные водоросли, причем как виды типичные, так и нетипичные для Байкала. И проблема спирогиры, о которой сегодня так много говорят, покажется нам мелким пустяком.
Понятно, что часть почвы осядет в руслах рек. Понятно, что на время заполнения водохранилищ сток будет ограничен. Однако эти процессы будут происходить не только те несколько лет, которые потребуются для заполнения водохранилищ, но и после. Пример тому — иркутский каскад ГЭС на реке Ангаре (единственная река, вытекающая из Байкала — ИФ), где до сих пор из-за эрозии почвы ежегодно границы водохранилищ размываются и расширяются почти на метр. Только у нас все это уходит в большую речную систему и в Ледовитый океан. А в варианте с Селенгой — прямиком поступит в Байкал.
Вообще, при оценке каких-либо глобальных климатических или, напротив, локальных антропогенных рисков я предпочитаю не преувеличивать угрозы. Но в данном случае можно уверенно говорить о том, что строительство монгольских ГЭС принесет очевидный вред экосистеме Байкала. Причем как краткосрочный, так и долгосрочный. Краткосрочный вред будет масштабный, потом все может более или менее «устаканиться». Но это «потом» наступит не раньше, чем через 10 лет. Ущерб же, который нанесут даже краткосрочные негативные факторы, будет иметь и долгосрочные последствия. Проблемы останутся навсегда.
— На январском совещании вы впервые обозначили тему потенциальной опасности для Байкала еще и нелегальной золотодобычи в Монголии, которая ведется, в том числе, и на территориях, попадающих в возможную зону затопления.
— Наш институт, в частности моя научная группа, среди прочего занимается изучением влияния стрессовых факторов на байкальских эндемиков (растения и животные, обитающие на ограниченной изолированной территории — ИФ). По этому направлению мы сотрудничаем с Центром экологических исследований UFZ в Лейпциге — крупнейшем немецким институтом, входящим в Объединение им. Гельмгольца (Helmholtz-Gemeinschaft, немецкий аналог Российской академии наук — ИФ). Этот центр ранее выполнял масштабный проект по мониторингу притоков Селенги, в рамках которого проводил предварительную оценку экосистемного влияния индустрии нелегальной золотодобычи, ведущейся в Монголии.
У нас в экспертных кругах о факторе нелегальной золотодобычи практически мало что известно, а сопутствующие риски не обсуждаются. Правительство Монголии не спешит признавать масштабы проблемы, как и вообще факт нелегальной золотодобычи. Хотя, по информации от коллег, она есть, ее ведут полукриминальные структуры хищническим способом — как в странах Африки и Южной Америки, с использованием ртути и соединений цианидов. Фактически это политика выжженной земли, так как криминалу все равно. Если в зону затопления ГЭС попадет хотя бы несколько полигонов нелегальной добычи золота, то все это — ртуть, цианиды — прямым ходом пойдет в Байкал. А это уже будет сильнейший из ударов по экосистеме озера.
Я обратился к коллегам с предложением инициировать более детальное изучение этого вопроса, надо что-то делать. По моему мнению, проблема, связанная с масштабами индустрии нелегальной золотодобычи в Монголии, должна рассматриваться как один из ключевых рисков при оценке негативных последствий строительства ГЭС на Байкале.
— Максим Анатольевич, есть мнение, что экологическая паника вокруг ГЭС надумана, и экосистема озера сможет пережить это воздействие так же, как в свое время пережила строительство Байкальского целлюлозно-бумажного комбината и почти 50 лет его работы.
— Вопрос с ГЭС — вопрос большой политической важности, так же, как и БЦБК. Мы один раз совершили ошибку, но потом ее исправили. Вопрос поддержания экосистемы Байкала предпочтительнее, чем содержание БЦБК в моногороде Байкальске не только с экологической, но и с экономической точки зрения. Это нормальный подход: закрыть вредное производство и открыть менее вредное, а при правильном планировании и экологически безопасное — туристические и научно-образовательные комплексы. Они принесут существенную прибыль, при этом оградят от экологических рисков и позволят развиваться бизнесу в регионе.
— Про вред от БЦБК много говорилось, но он не был так очевиден, как спирогира, которая массово появилась на берегах Байкала уже после закрытия комбината.
— Наш институт занимается программой долговременного мониторинга Байкала, который называется «Точка №1». Уже 70 лет в одной точке акватории, напротив байкальской биологической станции нашего института в поселке Большие Коты, еженедельно берутся пробы воды, которые изучаются на предмет температурных характеристик, прозрачности воды, а также биологического состава планктона. Это уникальный по длительности и важности проект, единственный подобный проект в мире. И данные этого мониторинга показывают, что изменения в Байкале идут непрерывно на протяжении всех 70 лет. Просто сейчас эти процессы дошли до такой стадии, когда они уже стали заметны и понятны неспециалистам.
Спирогира — лишь один из очевидных симптомов этих изменений. Помимо нее, есть огромное количество других микроорганизмов, водорослей и высших сосудистых водных растений, которые раньше встречались в Байкале единично, а теперь стали интенсивно развиваться. И, кстати, спирогира не первый организм, который вызывает волнение масс по поводу экологического благополучия Байкала. До этого была элодея канадская, которая попала в Байкал в 1980-е годы и поначалу массово размножилась, а потом произошла локализация этого растения. Вообще, сама по себе спирогира — это не проблема. Проблема — это причины, по которым она стала распространяться. Спирогира — это всего лишь градусник, который показывает, что Байкал болеет и у него, образно говоря, «поднялась температура».
Кстати о температуре — за 70 лет наших наблюдений в Байкале действительно произошло повышение средней поверхностной температуры воды более чем на один градус. И это очень много. В ряде районов также повышается продуктивность озера. Для Байкала характерен низкопродуктивный статус, с которым связана и его чистая вода, и особенности его уникальной эндемичной фауны, и система самоочищения. В норме представители неэндемичной фауны в открытом Байкале жить не могут, и их проникновение в озеро ограничивается только мелководными и теплыми заливами. Однако сейчас в ряде районов проявляются признаки того, что Байкал утрачивает способность к самоочищению. Продуктивность повышается, начинают размножаться организмы, которые раньше в Байкале не выживали.
Так, еще 10 лет назад было отмечено, что в открытые районы озера начинают проникать, например, типичные озерные прудовики, замещая собой байкальских эндемичных моллюсков. Начинает проникать и развиваться так называемая общесибирская фауна, характерная для всех водоемов Сибири, которые мельче, а за счет этого теплее и продуктивнее Байкала. И у ученых появляется обеспокоенность, что банальные представители общесибирской фауны будут интенсивно внедрятся в озеро и вытеснять уникальных байкальских эндемиков — виды, которые миллионы лет приспосабливались жить в его суровых условиях, но оказались не готовы к происходящим сегодня интенсивным изменениям.
Хочу сразу уточнить — пока речь идет только о прибрежной зоне Байкала. Очаги проникновения небайкальской фауны — это мелководье, хорошо прогреваемые заливы, где мы так любим отдыхать. Смены характеристик экосистем, в принципе, нормальный и естественный в природе процесс. Матушке-природе все равно, если на смену уникальным эндемикам придут не эндемичные виды и жить у нас будет общесибирская фауна. Глубины Байкала останутся нетронутыми, а берега зарастут. Вот только понравится ли это нам, современным обитателям Байкальских берегов?
— Если все эти процессы не касаются глубоководного Байкала, то, значит, большую часть озера еще не затронули негативные изменения?
— Большая часть Байкала действительно пока не затронута, но риски растут. Сегодня экосистема мелководий, да и та же спирогира, перерабатывают большую часть поступающих биогенных веществ, не давая им попасть вглубь Байкала. Это своеобразный природный механизм защиты. Но как долго он сможет сдерживать негативное воздействие?
Обитатели глубин Байкала — единственная в мире глубоководная пресноводная фауна. Организмы, живущие на полуторакилометровой глубине, очень чувствительны к любым изменениям. Дело в том, что на глубинах Байкала стабильные условия, которые не изменялись многие миллионы лет, и глубоководные эндемики Байкала утратили все механизмы устойчивости к каким-либо неблагоприятным факторам. Любые стоки, любые промышленные отходы при попадании на глубину могут оказать сильнейшее влияние на уникальные высокочувствительные глубоководные организмы, масштабы которого сейчас даже проблематично оценить.
Сегодня Байкал более или менее исследован только на уровне первых 10-20 метров. Если же заглянуть поглубже, то там полная terra incognita. Да, в Байкал погружались «Миры» (глубоководные аппараты совершили 160 погружений в 2008-2010 годах), а до этого в 70-х годах прошлого столетия «Пайсисы», но это были точечные исследования, несопоставимые с гигантскими пространствами байкальских глубин. К огромным территориям подводных вертикальных скал — так называемого свала Байкальского разлома — ученые даже не знают, как подступится. Они практически не изучены. Более того, на сегодняшний день даже не разработаны базовые технологии глубоководных исследований, которые можно было бы применять в зоне свала. Количество глубоководных видов, которые неизвестны науке, несомненно, огромное.
И сегодня всю эту уникальную фауну мы можем угробить банальными бытовыми стоками, ибо именно они являются главным поставщиком как биогенов, так и токсикантов в Байкал.
— Массовое строительство очистных сооружений может изменить ситуацию?
— Надо строить очистные сооружения, но лучше, если стоки вообще не будут поступать в Байкал. Для городов и крупных населенных пунктов это малореально — там только очистные, с самыми высокими стандартами. Но сегодня есть технологии замкнутого водооборота, которые можно использовать на турбазах, массово разросшихся по всем туристическим направлениям — Байкал по разным подсчетам ежегодно посещает более 1 млн человек, а в планах довести эту цифру до 5 млн. А ведь это колоссальная антропогенная нагрузка! Однако дорогие экотехнологии владельцам турбаз, которые в большинстве своем мелкие предприниматели, попросту не по карману.
Если уж и развивать туризм, то представляется наиболее разумным стимулировать именно крупные компании к развитию локальных туристических кластеров. Если крупные компании решат вложиться в развитие туристического бизнеса на Байкале, они смогут профинансировать комплекс мер для поддержки чистоты и уникальности озера, поскольку от этого напрямую будет зависеть их бизнес.
Однако если планы по запуску ГЭС в Монголии будут реализованы, то на всем туристическом бизнесе на Байкале можно поставить крест. Смывы почв вызовут взрывной рост негативных процессов и развитие водорослей, той же самой спирогиры. Это напрямую повлияет на привлекательность Байкала для туристов, поскольку вряд ли кто захочет отдыхать на берегу самого глубокого в мире болота. Турбазы будут нести колоссальные убытки и в итоге весь региональный турбизнес попросту обанкротится. Таким образом, последствия будут иметь негативный эффект не только экологический, но и социально-экономический.
— Еще один обсуждаемый сегодня вопрос — запрет вылова омуля на Байкале. Максим Анатольевич, по вашему мнению, даст ли это эффект и насколько вообще критична ситуация с омулем?
— Запрещать вылов бессмысленно. Запрет ударит в первую очередь по местным жителям и легальной добыче, а также спровоцирует новый виток коррупции и криминала. Надо заниматься реальной борьбой с браконьерством. Запретом мы добьемся только одного — те, кто сегодня легально добывают омуль и платят налоги, уйдут в тень, а жители байкальских поселков, где вылов омуля является основным и порой единственным заработком, озлобятся на государство и встанут на путь криминала. У них просто выбора не останется, по большому счету.
Браконьерство происходит в основном на нерестовых реках. Их просто перекрывают сетями и вылавливают весь идущий на нерест омуль. При желании это можно прекратить, организовав и профинансировав экологическую полицию, дав ей полномочия и юридическую защиту. Незаконный вылов омуля контролируют криминальные структуры — так надо не потакать им, вводя запрет и делая их соучастниками все население байкальских берегов, а дать достойный отпор. Нужно поддерживать предприятия, занимающиеся рыборазведением, ввести жесткий контроль за продажей омуля и тем более за его экспортом.
Угроза омулю на Байкале, конечно, существует. Вопрос в масштабах этой угрозы. Как житель Иркутска, я регулярно бываю в Листвянке (туристический поселок на берегу Байкала в 75 км от Иркутска — ИФ), и вижу, что омуля на прилавках там не убавилось. Наши коллеги из Лимнологического института СО РАН ведут мониторинг численности омуля с помощью эхолокации — фиксируют косяки рыбы на глубине. И их данные в разы отличаются от данных Рыбоохраны. Но этот вопрос еще надо исследовать, как, впрочем, и все, происходящее на глубинах Байкала.
